У Высоцкого есть тема депортации, волков, гор, тотального бунтарства и мастерские рифмы – с избытком, чтобы остаться в большой литературе. Для концерта в Грозном он написал очень специальные стихи, которые знал тогда весь Кавказ.
«Джихад русской литературы» - проект Надежды Кеворковой о встрече русской литературы с исламом и мусульманами. Первый сезон (11 серий) заканчивается 1917 годом. Второй - с него начинается.
Я знал — всё будет так, как я хочу.
Я не бывал внакладе и в уроне.
Мои друзья по школе и мечу
Служили мне, как их отцы — короне.
Не думал я над тем, что говорю,
И с лёгкостью слова бросал на ветер.
Мне верили и так, как главарю,
Все высокопоставленные дети.
Пугались нас ночные сторожа,
Как оспою, болело время нами.
Я спал на кожах, мясо ел с ножа
И злую лошадь мучил стременами.
Я знал — мне будет сказано: "Царуй!" —
Клеймо на лбу мне рок с рожденья выжег.
И я пьянел среди чеканных сбруй,
Был терпелив к насилью слов и книжек.
«Мой Гамлет», 1972
О Высоцком сказаны километры слов. Он отзывался на все на свете – у него есть стихи от имени мещан и королей, евреев и антисемитов, мессершмитта и бомбардировщика, ситроена и кого угодно.
Поразительно, что эта отзывчивая душа не прошла мимо героического вайнахского типа. Но в чечено-ингуша Высоцкий не перевоплощался.
О нем говорит советский бродяга, человек без роду без племени, который без колебаний делит с ними судьбу. Нацикам и ветеранам двух чеченских к сведению
Живу - везде, сейчас, к примеру, - в Туле.
Живу - и не считаю ни потерь, ни барышей.
Из детства помню детский дом в ауле
В республике чечено-ингушей.
Они нам детских душ не загубили,
Делили с нами пищу и судьбу.
Летела жизнь в плохом автомобиле
И вылетала с выхлопом в трубу.
«Летела жизнь», 1977
Муса Оздоев: "Я в 1970 годах послушал эту песню. В записи, нигде больше оно не слышалось, только в магнитофонах это было. Ну что сказать? Он от лица ростовского юноши пишет это стихотворение, оно потом переведёно им в песню, он поет ее о высылке чечен и ингушей. Там и драка чечен и ингушей с немцами в конце, и чью сторону он берет, что он сам сросся с этим народом, что он бывал до высылки в этом районе".
Нас закаляли в климате морозном,
Нет никому ни в чем отказа там.
Так что чечены, жившие при Грозном,
Намылились с Кавказа в Казахстан.
А там - Сибирь - лафа для брадобреев:
Скопление народов и нестриженных бичей, -
Где место есть для зеков, для евреев
И недоистребленных басмачей.
«Летела жизнь», 1977
Муса Оздоев: "Когда я слышал “Кони привередливые” - это 1974 год был - я тогда работал в кишинёвском театре оперы и балета только первый год, молодые - по 17-18 лет нам, с Москвы мы приехали туда, мы были шокированы этой песней «Кони привередливые». «Да что там ангелы поют такими злыми голосами» - и мы думали, почему у ангелов злые голоса? Оно же чисто творчески несовместимо. Ангел - это же чистота. Почему злые голоса на лезвии ножа и так далее и так далее. Вот он бередил душу.
Любое поколение людей - даже сейчас слушают, как бы дань уважения ему отдают. Без всякого звания человек, он был народный артист – да, вот это уровень его. Хотя я помню, в 1970 годах те поэты, те писатели - я назвал Евтушенко, Окуджава - все они же его не считали поэтом. А недавно я слышу, царство ему небесное, перед смертью Евтушенко о нем говорит возвышено. И мне вдруг в голову пришло, а где вы были тогда в 70-х, когда он только считался бардом, певцом таким магнитофонным?"
Какие песни пели мы в ауле!
Как прыгали по скалам нагишом!
Пока меня с пути на завернули,
Писался я чечено-ингушом.
«Летела жизнь», 1977
Саид Бицоев: "Высоцкий был первым, который об этом сказал, даже раньше Приставкина. Высоцкий приезжал в Грозный. Его очень хорошо принимали. Не просто застолье устраивали с возлияниями - он видел глаза людей, которые его слушали. И кстати говоря, это подчеркивали многие, и Александр Барыкин, и Юрий Антонов, и Людмила Сенчина… Многие наши артисты говорили: «Какие же живые слушатели чеченские».
На концертах они просто буравят актёра глазами, от него эти волны, эти сигналы - они воспринимают настолько близко к сердцу эти мессидж, которые идут со сцены, и актёры тоже получают от них обратную энергию.
И поэтому всем нравилось приезжать туда, и всех Махмуд Эсамбаев привозил и всем давал «народного артиста Чечено-Ингушетии». И одним из них был Владимир Семенович Высоцкий, который уехал оттуда в восторге. Его очень хорошо приняли. Он увидел, как чеченцы слушают, такие же как он мятежники, такие же как он бунтари-одиночки.
Как они его хорошо воспринимали, и он проникся их болью, их трагедией, и вот написал это стихотворение, которое, конечно же, все студенты и мы здесь в Москве слушали под шумок. Мы очень рады были тому, что он написал и спел".
Воспоминанья только потревожь я -
Всегда одно: "На помощь! Караул!.."
Вот бьют чеченов немцы из Поволжья,
А место битвы - город Барнаул.
Когда дошло почти до самосуда,
Я встал горой за горцев, чье-то горло теребя, -
Те и другие были не отсюда,
Но воевали, словно за себя.
«Летела жизнь», 1977
Рустам Ибрагимбеков: "Высоцкий - выдающийся поэт. И как бы с течением времени сомнения в этом все больше и больше отпадают, потому что те его современники, признанные поэтами, которые относились к нему свысока, они начинают забываться, а Высоцкий набирает все больше и больше известности и поклонений.
Понятно, как и очень многое, что написал Высоцкий, это все придумано. Ни в каком ауле он не жил, точно так же как и не воевал точно, так же как он не сидел, но писал об этом так пронзительно точно и правильно, что все были убеждены, что он и сидел, и воевал и вот жил в ауле.
Дело в том, что религиозный фактор в этом выселении не имеет особого значения так же, как и выселение татар из Крыма которое было не менее трагично. Все достаточно независимое и не поддающее советской унификации вызывало у Сталина неприятие - чеченцы, ингуши и другие, там же выселили и карачаевцев, и балкарцев, многих, не только чеченцев. Вот это вольнолюбивые народы, которых прижимали, которых истребляла буквально царская Россия, там есть народы, которые вообще исчезли".
Самые известные его стихи и песни – про альпинистов, дружбу, подвиг. Такая романтика была разрешенной. Песни звучали в кино и стали частью позднего советского неубиваемого оптимизма, Специфического.
Высоцкий создал образы хороших парней с широкими плечами и гагаринскими улыбками. От этого хотелось сбежать еще сильнее, чем от борьбы за мир. Да и сам Высоцкий от себя такого бежал – в мир пограничных состояний, в Париж, к Марине Влади, в бешеную работу.
Если ж он не скулил, не ныл,
Пусть он хмур был и зол, но шел,
А когда ты упал со скал,
Он стонал, но держал,
Если шел за тобой, как в бой,
На вершине стоял, хмельной,
Значит, как на себя самого,
Положись на него.
«Песня о друге», 1967
Орхан Джемаль: "Высоцкий, он не оказывается вот в этой группе русских писателей, или русских поэтов, которые глубоко, лично и экзистенциально были знакомы с исламом, с Кавказом - ну, как вот мы говорили о Приставкине, как мы говорили о Соловьёве.
То есть это точно такой же «присланный в командировку» на Кавказ человек. Если кто-то там просто был прислан и с удовольствием пил грузинское вино, поднимал тосты, глазел на экзотику, то у Высоцкого была специфическая ниша - альпинизм".
Здесь вам не равнина - здесь климат иной.
Идут лавины одна за одной,
И здесь за камнепадом ревет камнепад.
И можно свернуть, обрыв обогнуть,-
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный, как военная тропа.
«Вершина», 1967
Орхан Джемаль: "Героика покорения гор - к людям Кавказа это не имело практически никакого отношения, скажем так. То пространство, которое интересовало Высоцкого, находилось выше, чем жили люди.
Так что как и многие такие советские литературные деятели, он немножко, конечно, «за уши притянут» к этой теме. Не знал он этого пространства, не чувствовал. Так, очень, очень опосредованно".
Сколько слов и надежд, сколько песен и тем
Горы будят у нас и зовут нас остаться.
Но спускаемся мы - кто на год, кто совсем,
Потому что всегда, потому что всегда мы должны возвращаться.
«Прощание с горами», 1966
Адам Булгучев: "«Феномен Высоцкого» - это в те времена какой-то рупор был что ли свободы, который, опять же в силу прессинга, вокруг него выстраивали, а он такое выдавал.
Мы же не привыкли тогда такое слушать. Ну, песни лирические, Кобзон выйдет, Зыкина споёт, а здесь совершенно в разрез, в противовес всему этому вылетает, значит, на арену Высоцкий со своими песнями, которые наотмашь бьют, как шашкой…
Мне рассказывали про Высоцкого - слышали вы это или нет - где-то, когда он только начинал свою песенную деятельность, кто-то в гости пришли - и там Высоцкий сидел.
И когда начали концерт, он говорит: «Вызовите врача, он сейчас умрет». А почему?
Посмеялись. «Мне казалось» - «А у него манера песни же такая». Он так поёт, а ему казалось - он сейчас надорвётся, умрёт, не сможет допеть, потому что для слуха это было нечто такое, что вот, как гром какой-то среди ясного неба".
Взвод лезет вверх, а у реки -
Тот, с кем ходил ты раньше в паре.
Мы ждем атаки до тоски,
А вот альпийские стрелки
Сегодня что-то не в ударе.
Ты снова здесь, ты собран весь,
Ты ждешь заветного сигнала.
А парень тот, он тоже здесь.
Среди стрелков из "Эдельвейс".
Их надо сбросить с перевала!
«Альпийские стрелки», 1966
Адам Булгучев: "Горная тема у Высоцкого - он же скорее всего не «как горец», а «как альпинист», человек, который покоряет. Потому что это же тоже как наркотик, когда ты покоряешь одну вершину - тебя на другую, на другую - это совершенно другая каста людей.
Общность у горцев и у альпинистов одна - это любовь к горам. Но, горцы, получается, они там родились, а альпинисты, получается, они туда рвутся. И у тех и у других объединяющее, - наверное они просто… любят горы.
За тот дух, тот дух свободы, который ты чувствуешь, когда ты стоишь на вершине и смотришь вниз, вот это бескрайнее.. Вообще это непередаваемое ощущение,
Горец - он житель этой местности, он наоборот старается помочь, потому что знает, что горы - это стихия, это такая же стихия как и вода, огонь, и воздух… Её нужно покорять.
И горы не всем даются. Не каждому по плечу. Ну, допустим, на трёхтысячник взошёл какой-нибудь альпинист, не факт, что на три с половиной тысячи ему гора покорится. Потому что не каждого подпускает к себе. Это какие-то вот магические моменты.
И жители гор, горцы, они это прекрасно понимают, и наоборот, с уважением относятся к таким людям.. Поставлена же на карту жизнь! Вот он пошёл, он же не знает, вернётся он оттуда, или нет? Потому что, сколько их, бедолаг, оттуда не вернулось. Потому что этим тоже надо заразиться…"
Волк не должен, не может иначе!
Вот кончается время мое.
Тот, которому я предназначен,
Улыбнулся и поднял ружье.
Рвусь из сил, из всех сухожилий,
Но сегодня - не так, как вчера!
Обложили меня, обложили,
Но остались ни с чем егеря!
«Охота на волков», 1968
Адам Булгучев: "А что ему было переходить, бедному? Его и так уже флажками, как волка, если разобраться, закидали. Если выпускать, то только благодаря Марине Влади, которая поднимала скандалы, и его выпускали.
Шли из-за него на «Таганку», она общеизвестная стала-то благодаря ему.
Ну и власть. Они конечно его прижимали. Но до конца его дожать тоже нельзя было, потому что он уже «икона стиля», как сейчас говорят".
Чтобы жизнь улыбалась волкам - не слыхал,-
Зря мы любим ее, однолюбы.
Вот у смерти - красивый широкий оскал
И здоровые, крепкие зубы.
Улыбнемся же волчей ухмылкой врагу -
Псам еще не намылены холки!
Но - на татуированном кровью снегу
Наша роспись: мы больше не волки!
«Охота на снегу», или «Мы больше не волки», 1977-78
Волк – особая тема в поэзии. Со времени чеченских войн – тем более. Тут Высоцкий что называется попал с разворота.
Вайнах и ветеран постсоветских авантюр воспринимают образ волка, образ свободного зверя по разные стороны пули.
Свора псов, ты со стаей моей не вяжись,
В равной сваре - за нами удача.
Волки мы - хороша наша волчая жизнь,
Вы собаки - и смерть вам собачья!
«Охота на снегу» или «Мы больше не волки», 1977-78
Шамиль Султанов: "Высоцкий появился в нужное время в Советском союзе. В историческом плане он появился тогда, когда существовал дефицит героев. Героев не было кроме официозных героев, приглаженных, напомаженных, а тут появился Высоцкий, который стал говорить о других героях, причем, о целой плеяде героев. А народ жив пока у него есть герои, пока он сам создает таких героев - и вот Высоцкий стал неким элементом этой советской или русской культуры, как человек, который неким образом генерирует этих героев в своих песнях, в своем творчестве.
И почему его стали воспринимать как своего? Потому что, когда ты слушаешь Высоцкого, когда тебе нравится, ты как бы участвуешь в этом процессе, в процессе создания героя вместе с Высоцким. Это коллективное творчество, это одно из высочайших призваний культуры, и в этом смысле он попал.
Вот, например, представьте себе, если бы Высоцкий, предположим, начал писать свои песни в 1990 годы, он бы прошел не замеченным.
Высоцкий — это уникальность. Эта уникальность связана как раз с тем, что он появился в нужное время, нужным со своей повесткой дня героев, альтернативных героев - потому что герои нужны, герои нужны на самом деле этого типа. Ушла идеология же советская – да, с одной стороны, были там великие герои революции, с другой стороны, на уровне каждого завода была доска почета, на которой были минимальные герои, маленькие герои, герои труда, которые выполняли свои социалистические обязательства и так далее".
Те, кто жив, затаились на том берегу.
Что могу я один? Ничего не могу!
Отказали глаза, притупилось чутье...
Где вы, волки, былое лесное зверье,
Где же ты, желтоглазое племя мое?!
...Я живу, но теперь окружают меня
Звери, волчих не знавшие кличей,-
Это псы, отдаленная наша родня,
Мы их раньше считали добычей.
«Охота на снегу» или «Мы больше не волки», 1977-1978
Смерть и похороны Высоцкого стали самой большой демонстрацией советского времени – хоронили поэта тайно, а пришли на его похороны тысячи.
Улыбаюсь я волчьей ухмылкой врагу,
Обнажаю гнилые осколки.
Но - на татуированном кровью снегу
Наша роспись: мы больше не волки!
Охота на снегу – или - «мы больше не волки», 1977-1978
Али Камалов: "Есенин мне ближе, чем Высоцкий, наверное был. Вот бунтарский характер Высоцкого, конечно, мне импонировал, но его поэзия не всегда мне понятна была.
Мои друзья, родственники, мой племянник им особо увлекался и начал, подражая Высоцкому, и писать.
В 1980-ом году я работал собственным корреспондентом нашей газеты, аварской газеты, в Гунибском, Чародинском районе, и у меня в гостях были известные тогда фото-корреспонденты, фото-журналисты, супруги - Ирина Стин и Анатолий Фирсов.
Они тогда издавали книгу Расула Гамзатова «Очаг мой, Дагестан» на основе стихов Расула Гамзатова, и они объездили весь Дагестан, и очень красивую иллюстрированную книгу они выпустили. Тогда это был бестселлер.
И они приехали ко мне в гости, они хотели ещё раз повторить: ездить по горам, по тем же местам, посмотреть, какие есть изменения и по новым стихам Расула Гамзатова новую книгу выпустить. И как раз тогда я узнал в разговоре с ним, что умер Высоцкий. Они мне сказали: «Таких похорон не было со времен смерти Сталина».
Столько людей пришло на его похороны, но это не показывали тогда. Это, наверное, совпало с Олимпийскими играми в Москве и поэтому это не показывали, и мы поздно узнали. Но здесь и сегодня, конечно, есть люди подражающие, но наверное той волны сейчас нет.
Сейчас очень много информации, сейчас очень много телевидения, интернет показывает разное. Но тогда это был человек, который, как глашатай, как человек дерзкий, который писал о несогласии со строем, с положением дел, а сегодня все могут так говорить…"
Но отказался я от дележа
Наград, добычи, славы, привилегий:
Вдруг стало жаль мне мёртвого пажа,
Я объезжал зелёные побеги...
Я видел — наши игры с каждым днём
Всё больше походили на бесчинства.
В проточных водах по ночам, тайком
Я отмывался от дневного свинства.
Я прозревал, глупея с каждым днём,
Я прозевал домашние интриги.
Не нравился мне век и люди в нём
Не нравились. И я зарылся в книги.
«Мой Гамлет», 1972
Он пользовался совершенно феноменальными составными рифмами, а гитара помогала ему скрадывать тот невероятный труд, который он затрачивал именно на лингвистическую сторону своих песен. В принципе, они поражают людей не столько благодаря содержанию и музыке, а благодаря бессознательному усвоению этой языковой фактуры.
Иосиф Бродский, из фильма 1981 года «Пророков нет в отечестве своем»
Мой мозг, до знаний жадный как паук,
Всё постигал: недвижность и движенье, —
Но толка нет от мыслей и наук,
Когда повсюду — им опроверженье.
С друзьями детства перетёрлась нить.
Нить Ариадны оказалась схемой.
Я бился над словами — "быть, не быть",
Как над неразрешимою дилеммой.
«Мой Гамлет», 1972
Дмитрий Губин: "Высоцкий оказался живее Окуджавы, как ни странно. Но Высоцкий стал существовать не как певец, потому что его нигде не слушают - очень странно прийти домой и услышать играющего Высоцкого. Высоцкий умер как певец в том интимном смысле, когда ставишь для себя, для собственного удовольствия – да, вот Мирей Матей не умерла, потому что там где-нибудь у старорежимных еще ее можно услышать “чао, бамбино, сорри” - да, это греет душу.
Высоцкий нигде не греет душу, он не звучит, он, может быть, звучит только у кспешников на грушинских фестивалях, если они еще живы, дай Бог им доброго здоровья. Но он вошел как исторический персонаж куда больше, чем Окуджава.
Кстати сказать, и он вошел как автор стихов - вот он воспринимается как поэт, которого просто читают.
Я не считаю Высоцкого лично – ну, это моя частная точка зрения - великим поэтом, я считаю его частью, конечно, очень важной частью, очень значимой частью культуры, которую сформировало время так же в точности, как и Окуджаву, и точно так же, как, в меньшей степени, в смысле силы, но не в меньшей степени как знаковое – это, конечно же, Галич.
Галич был откровенным политическим человеком, но Высоцкий – он, как ни странно, может быть, по той же причине, что когда эпоха умирает, мы не можем оперировать всеми именами, которые были при жизни - ну кто сейчас помнит Юрия Трифонова, а в 1970-1980 годах это такой для интеллигенции фрондирующий писатель номер один.
Вот Высоцкий, как ни странно, он остался жить - вообще для писателя очень часто единственной лучшей рекламной стратегией является умереть молодым. Вот это хорошо помогает продвигать его книги после смерти".
Зов предков слыша сквозь затихший гул,
Пошёл на зов, — сомненья крались с тылу,
Груз тяжких дум наверх меня тянул,
А крылья плоти вниз влекли, в могилу.
В непрочный сплав меня спаяли дни —
Едва застыв, он начал расползаться.
Я пролил кровь, как все. И, как они,
Я не сумел от мести отказаться.
«Мой Гамлет», 1972
Владимир Семенович был звездой театра на Таганке. «Гамлет» - его самый великий спектакль. Попасть на него было невозможно.
Знаменитый монолог в спектакле Высоцкий читал трижды. Свое главное стихотворение «Гамлет» он никогда не пел – только читал. Многое исчезнет. Гамлет Высоцкого – останется. Он здесь от себя говорит, не от датского принца.
Я Гамлет, я насилье презирал,
Я наплевал на датскую корону,—
Но в их глазах — за трон я глотку рвал
И убивал соперника по трону.
А гениальный всплеск похож на бред,
В рожденье смерть проглядывает косо.
А мы всё ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса.
«Мой Гамлет», 1972
